– Маруфя! – Уф скинул с плеч короб, взял пулемет наизготовку. – Моя думать…
Слова ёхху прервал треск и шум веток. Маруся стремительно обернулась, ощутив, как бешено заколотилось сердце в груди.
Из зарослей в двухстах метрах позади путников выходили морлоки. Много-много морлоков.
Сотня. Или две. Или даже три.
Триста раскрашенных дикарей с дубинами, копьями и луками!
Но больше всего Марусю испугала не внезапность появления врагов, не их численность, а то, что морлоки двигались молча – ни крика, ни свиста, ни ругани.
«Они как будто прислушиваются к чему-то, – поняла девочка. – Ждут сигнала? Но какого? И чего тут ждать – мы как на ладони. Бежать некуда, патронов на всех у Уфа не хватит. Да и на половину не хватит. Попались! Мы – попались! Вот она, ловушка. И прозрачные тут ни при чем».
Зато при чем оказался черный вертолет с морским коньком на борту. Он стремительно вылетел из-за скал, прижимаясь к земле, и гулкое эхо выкатилось следом. Выпустив лапы-опоры, вертолет мягко опустился на краю оврага в ста метрах от Уфа и Маруси, отрезав им дорогу к Синей Горе. Замерли винты, ушла в сторону бронированная дверь, и наружу полезли люди, одетые в пуленепробиваемые жилеты и глухие спецназовские шлемы. Они развернулись в цепь и двинулись вперед, выставив стволы автоматов.
«Ловушка захлопнулась, – Маруся с досадой закусила губу. – Позади дикари, впереди автоматчики. По сторонам каменные завалы. Бежать некуда. И неизвестно, кому лучше сдаться – морлокам или Чену. Одни съедят, другой выкачает кровь. Почему мне не страшно?»
– Потому что привыкла, – вслух сказала Маруся. – Уфочка, ты что дрожишь? Не смей! Умирать надо весело! Пусть они все думают, что нам смешно! Ты знаешь какой-нибудь анекдот?
– Моя знать, – закивал ушастой головой ёхху. – Мам-ефа гофорить – запоминать. Мам-ефа смеяться, моя тофе смеяться! Уф…
– Рассказывай, – велела Маруся.
Вытянув шею, Уф сморщил лицо и тонким, высоким голосом, видимо подражая Марусиной маме, произнес на одном дыхании:
– Открылся чат для аутистоф. Ф нем фсего один пользофатель! Уф…
– Э? – не поняла Маруся. Она ожидала всего, чего угодно – ну, там, короткой бородатой шутки типа «Буратино утонул» или «Колобок повесился», какой-нибудь детсадовской хохмочки, но только не интернетовского прикола со смыслом.
– Сколько пользователей?
– Один пользофатель… – повторил Уф.
Маруся засмеялась, зажимая ладонью рот:
– Ха-ха-ха!
– Хо-хо-хо!! – забухал в ответ на всю ложбину ёхху, радуясь, что угодил своей спутнице.
– Один пользователь! Ха-ха-ха! Ой, не могу!
– Один, Маруфя! Уф… Софсем один! Хо-хо-хо!!
– Ха-ха-ха! Ну ты зажег!
– Хо-хо-хо! Уф! Моя – фесельчак!
Автоматчики недоуменно остановились. Замерли и морлоки. И те, и другие не понимали: как же так? Вместо того чтобы пытаться бежать или сопротивляться, эти двое – девочка и снежный человек – от души хохочут, залитые яростным светом заходящего багрового солнца.
…Говорят, смех продлевает жизнь. Так это или нет, доподлинно неизвестно. Но то, что немудреный анекдот Уфа помог ему и Марусе выиграть время, стало ясно через минуту.
Они еще не отсмеялись, еще не вытерли слез, выступивших на глазах, как со стороны Станового хребта, прямо из дикого скального хаоса, донесся могучий клич:
– У-у-у-у-а-а-а-а-а-и-и-и-й!!
И следом за этим поколебавшим ряды морлоков и напугавшим людей воплем в ложбину ринулись огромные рыжие фигуры, потрясая зажатыми в мохнатых лапах камнями.
Ёхху!
– Ну, а теперь посмотрим, кто кого, – улыбнулась Маруся.
Красота – странная вещь. Бывает, что она проявляется совершенно неожиданно там, где, кажется, ничего красивого нет и быть не может.
Когда Маруся была совсем маленькой и еще не ходила в школу, она вместе с няней жила месяц в Подмосковье, на даче.
Там Марусе нравилось. Каждый день она открывала для себя что-то новое, и это было прикольно. Но самым ярким воспоминанием оказались не соседский кот, гулявший по забору, не ласточки на проводах и даже не пони, на котором каталась Маруся под присмотром няни.
Больше всего девочке запомнилась гроза и старая ива над рекой Пахрой. Дело было так. Они с няней по тропинке, вьющейся над речкой, возвращались с пляжа. Маруся гордо вышагивала впереди, размахивая полотенцем, и думала, что хорошо бы попросить папу купить камеру для подводных съемок.
Замечтавшись, девочка не сразу заметила, как все вокруг примолкло и в воздухе повисла тяжелая духота. Оказалось, что за их спинами из-за леса выплыла огромная туча такого темно-серого цвета, будто ее в самом деле отлили из свинца.
Налетел сильный ветер, загрохотал гром, но дождя не было. Тучу прошивали ослепительные молнии, ветер все усиливался и на пыльном проселке, ведущем в деревню, начал закручиваться желтоватый смерч. Маруся сильно испугалась, потому что занервничала няня, и девочке передалясь тревога взрослого человека.
Они побежали по тропинке, чтобы успеть до ливня укрыться в доме. И тут молния ударила в старую разлапистую иву, которая росла у самой воды и считалась местной достопримечательностью – якобы под ней сколько-то там сотен лет назад отдыхал сам Наполеон.
Дерево вспыхнуло. Ветер раздул огонь, и он охватил всю иву, от корней до кончиков веток. Перед маленькой Марусей предстала удивительная картина – огромный оранжевый факел на фоне черной тучи.
Это было действительно красиво.
Это было страшно.
Это была радость и был ужас.
Множество чувств в тот момент сплелись в Марусиной душе: и восторг, и жалость к гибнущему дереву, и боязнь грозы, и еще что-то необъяснимое, не выражаемое в словах, но звенящее в каждой клеточке тела тысячами крохотных колокольчиков.